УДК 141.319.8 : 330.101.5



Дано функциональное определение антропологического контекста экономической онтологии и показана его значимость для связи экономической теории с экономической реальностью; выявлены антропологические контексты некоторых экономических моделей.

Ключевые слова: человек, антропология, бытие, теория, онтология, антропологический контекст, экономическая онтология, реальность, потребность, труд, отчуждение.

Заявленная тема, в равной мере принадлежащая предметным полям философской антропологии и философии экономики, может показаться сугубо теоретической, однако это верно лишь отчасти. Выбор темы продиктован, во-первых, тем, что внутри корпуса экономического знания не ослабевает интерес к «созданию онтологий» (предположения о причинах этого я высказывала на Либермановских чтениях-2015) при увеличивающемся разбросе значений понятия экономической онтологии (см. работы О.И. Ананьина, Г.И. Башнянина, И.А. Болдырева, О.Б. Кошовец, С.Д. Мезенцева, Е.О. Стрижак, А.И. Суббето, А.С. Филипенко, Н.И. Фокина, Ю.В. Хазовой и др.), – поэтому в названии доклада это понятие закавычено и употреблено во множественном числе; во-вторых, тем, что в логике историко-философского процесса (в которой, до известных пределов, репрезентирована и логика цивилизационного развития) закономерна тенденция нарастания антропологизации философского знания, как закрепление углубляющегося понимания универсальности «проблемы человека» и, соответственно, антропологического измерения в онтологических представлениях вообще (ставший хрестоматийным пример: фундаментальная онтология М. Хайдеггера), – это позволило предположить правомерность аналогичной рефлексии и в философии экономики; в-третьих, выбор темы связан в тем, что среди причин продолжающегося системного кризиса современного «цивилизованного мира», болезненно переживаемого и нашим обществом, нельзя не увидеть дефицит экономического мышления, не пренебрегающего реальностью (П. Бауэр [см.: 1]): в огромном количестве специалистов «от экономики» крайне немного способных адекватно отвечать на не прекращающиеся исторические «вызовы». Забегая вперёд, скажу, что одним из тех, кто достойно и вовремя дал профессиональный ответ на вызов своей эпохи, был Е.Г. Либерман.

Поскольку общепринятого подхода к определению экономической онтологии до сих пор не существует и концептуальные построения, именуемые «экономическими онтологиями», представляют собой лишь более или менее удачные интерпретации онтологических проблем экономического знания, постольку вопрос о том, признавать ли «экономическую онтологию» неким единым «мировоззренческим, философским фундаментом экономического знания» (и, одновременно (!) «частным случаем социальной онтологии») (И. Болдырев [см.: 3, с. 103]) или отводить ей роль одного из структурных элементов философии экономики – наряду с экономической гносеологией, экономической аксиологией, экономической праксиологией и экономической феноменологией (см.: С. Мезенцев [6, с. 12], А. Суббето [9]), – этот вопрос продолжает оставаться открытым, в связи с чем неизбежна и неоднозначность оценок роли и значимости антропологического измерения в «экономических онтологиях». Поэтому речь пойдёт только лишь об антропологических контекстах (не аспектах, не ракурсах, не элементах), в обязательности каковых для любой экономической онтологии сомневаться не приходится, и вот почему.

Во многих работах сами экономисты определяют экономическую онтологию, которой отводится «центральное место при познании экономической действительности» [8, с. 51], «не как учение об экономическом мире как таковом, а как его репрезентация в научных теориях и моделях» [см., н-р: 11]. И хотя, как известно, о словах спорить не умно, такое противопоставление («учение» – «репрезентация») вызывает некоторое недоумение: ведь «репрезентация» чего-либо «в теориях и моделях» по определению и есть не что иное, как учение об этом чём-либо, в том числе, и об экономическом бытии: важно, не пренебрегается ли в этих репрезентациях реальностью, т.е. насколько в них действительно представлено экономическое бытие. Спецификой же последнего, в отличие от бытия как бытия (др.-греч.“цхЮцх”) – самодостаточного объекта познания, внешнего по отношению к человеческому сознанию (а долгое время – до Хайдеггера – считалось, и к самому человеку), является его принципиальная, неустранимая рукотворность, генетическая и каузальная связь с целесообразностью/иррациональностью человеческой деятельности – созидательной и/или деструктивной. Поэтому, создавая экономические теории и математические модели экономических процессов, человек познаёт (описывает, объясняет, интерпретирует) источники, предпосылки и результаты, а также закономерности и формы человеческих же усилий/действий, т.е. представленное в виде совокупности теоретических моделей экономическое бытие изначально погружено в некий антропологический контекст. – Имеется в виду не «социокультурная обусловленность» экономического знания и историческая изменчивость его предмета (понятно, что в эпоху, например, Адама Смита не могло появиться, например, кейнсианство), а то, что, во-первых, сам исследуемый/упорядочиваемый экономической онтологией «бытийный» материал эмпирически неразрывно связан с производящим/потребляющим его человеком: экономическая жизнь общества такова, «и больше ни какова», потому что таков – «и больше ни каков» – участвующий в ней, созидающий/поддерживающий/разрушающий её человек с его верованиями и знаниями, потребностями и ожиданиями, убеждениями и заблуждениями, навыками и умениями, ценностями и идеалами, а также представлениями о самом себе...

Статья в полном объеме - в прикрепленном файле.